Ежедневно я получаю около сотни писем. Среди рецензий, критики, слов благодарности и информации, вы, уважаемые

читатели, присылаете мне свои статьи. Некоторые из них заслуживают немедленной публикации, другие внимательного изучения.

Сегодня предлагаю вам один из таких материалов. Тема, затронутая в нем, очень важна. Профессор Валерий Антонович Торгашев решил вспомнить, каким был СССР его детства.

Послевоенный сталинский Советский Союз. Уверяю вас, если вы не жили в ту эпоху, вы прочитаете массу новой информации. Цены, зарплаты того времени, системы стимулирования. Сталинские снижения цен, размер стипендии того времени и многое другое.

А если вы тогда жили — вспомните то время, когда ваше детство было счастливым…

«Уважаемый Николай Викторович! Я с интересом слежу за Вашими выступлениями, поскольку во многом наши позиции, как по истории, так и по современности совпадают.

В одном из своих выступлений Вы справедливо заметили, что послевоенный период нашей истории практически не отражен в исторических исследованиях. А этот период был совершенно уникальным в истории СССР. Все без исключения негативные черты социалистической системы и СССР, в частности, появились лишь после 1956 года, а СССР после 1960 года был абсолютно не похож на ту страну, которая была ранее. Впрочем, и довоенный СССР также существенно отличался от послевоенного. В том СССР, который я хорошо помню, плановая экономика эффективно сочеталась с рыночной, и частных хлебопекарен было больше, чем государственных хлебозаводов. В магазинах было изобилие разнообразных промышленных и продовольственных товаров, большая часть которых производилась частным сектором, и не существовало понятие дефицита. Каждый год с 1946 по 1953 гг. жизнь населения заметно улучшалась. Средняя советская семья в 1955 году жила лучше, чем средняя американская семья в том же году и лучше, чем современная американская семья из 4 человек с ежегодным доходом 94 тысячи долларов. О современной России и говорить не приходится. Я посылаю Вам материал, основанный на моих личных воспоминаниях, на рассказах моих знакомых, которые были старше меня в то время, а также на секретных исследованиях семейных бюджетов, которые ЦСУ СССР проводило вплоть до 1959 года. Я был бы очень признателен Вам, если бы Вы сумели донести этот материал до Вашей широкой аудитории, если сочтете его интересным. У меня сложилось впечатление, что кроме меня об этом времени уже никто не помнит».

С уважением, Валерий Антонович Торгашев, д.т.н., профессор.

Вспоминая СССР

Считается, что в России в ХХ веке произошло 3 революции: в феврале и октябре 1917 года и в 1991 году. Иногда называют и 1993 год. В результате февральской революции в течении нескольких дней изменилась политическая система. В результате октябрьской революции изменилась как политическая, так и экономическая система страны, но процесс этих изменений растянулся на несколько месяцев. В 1991 году распался Советский Союз, но никаких изменений политической или экономической системы в этом году не происходило. Политическая система изменилась в 1989 году, когда КПСС утратила власть как фактически, так и формально в связи с отменой соответствующей статьи Конституции. Экономическая система СССР изменилась еще в 1987 году, когда появился негосударственный сектор экономики в виде кооперативов. Таким образом, революция произошла не в 1991 году, в 1987 и осуществляли ее, в отличие от революций 1917 года, люди, находившиеся тогда у власти.

Помимо указанных выше революций была еще одна, о которой до сих пор не было написано ни одной строчки. В ходе этой революции произошли кардинальные изменения как политической так и экономической системы страны. Эти изменения привели к существенному ухудшению материального положения практически всех слоев населения, снижению производства сельскохозяйственных и промышленных товаров, сокращению ассортимента этих товаров и снижению их качества, повышению цен. Речь идет о революции 1956—1960 годов, осуществленной Н.С.Хрущевым. Политическая составляю-щая этой революции заключалась в том, что после пятнадцатилетнего перерыва возвраща-лась власть партийному аппарату на всех уровнях, начиная от парткомов предприятий и кончая ЦК КПСС. В 1959—1960 годах был ликвидирован негосударственный сектор эко-но-мики (предприятия промысловой кооперации и приусадебные участки колхозников) обеспечивавший производство значительной части промышленных товаров (одежда, обувь, мебель, посуда, игрушки и т.д.), продовольствия (овощи, продукты животноводства и птицеводства, рыбная продукция), а также бытовых услуг. В 1957 году был ликвидиро-ван Госплан и отраслевые министерства (кроме оборонных). Таким образом, вместо эффек-тив-ной комбинации плановой и рыночной экономики не стало ни той, ни другой. В 1965 году после удаления Хрущева из власти Госплан и министерства были восстановлены, но с существенно урезанными правами.

В 1956 году была полностью ликвидирована система материальных и моральных стимулов повышения эффективности производства, внедренная еще в 1939 году во все отрасли народного хозяйства и обеспечившая в послевоенный период рост производительности труда и национального дохода существенно выше, чем в других странах, включая США, исключительно за счет собственных финансовых и материальных ресурсов. В результате ликвидации этой системы появилась уравниловка в оплате труда, исчезла заинтересованность в конечном результате труда и качестве производимой продукции. Уникальность хрущевской революции заключалась в том, что изменения растянулись на несколько лет и прошли совершенно незаметно для населения.

Уровень жизни населения СССР в послевоенный период ежегодно повышался и достиг максимума в год смерти Сталина в 1953 году. В 1956 году доходы людей, занятых в сфере производства и науки снижаются в результате ликвидации выплат, стиму-лиру-ю-щих эффективность труда. В 1959 году резко сокращаются доходы колхозников в связи с урезанием приусадебных участков и ограничениями на содержание скота в частной собственности. Цены на продукцию, продаваемую на рынках, поднимаются в 2-3 раза. C 1960 года началась эпоха тотального дефицита промышленных и продовольственных товаров. Именно в этом году открылись валютные магазины «Березка» и спецраспределители для номенклатуры, в которых ранее не было необходимости. В 1962 году поднимаются государственные цены на основные продукты питания примерно в 1.5 раза. В целом жизнь населения опустилась до уровня конца сороковых годов.

До 1960 года в таких областях как здравоохранение, образование, наука и иннова-цион-ные области промышленности (атомная промышленность, ракетостроение, электроника, вычислительная техника, автоматизированные производства) СССР занимал ведущие по-зи-ции в мире. Если брать экономику в целом, то СССР уступал лишь США, но значитель-но опережал любые другие страны. При этом СССР до 1960 года активно догонял США и так же активно уходил вперед от остальных стран. После 1960 года темпы роста экономи-ки неуклонно снижаются, ведущие позиции в мире утрачиваются.

В предлагаемых ниже материалах я постараюсь подробно рассказать, как жили обыч-ные люди в СССР в 50-х годах прошлого века. Опираясь на собственные воспомина-ния, рас-сказы людей, с которыми меня сталкивала жизнь, а также на некоторые докумен-ты той поры, которые доступны в Интернете, я постараюсь показать, насколько далеки от реаль-нос-ти современные представления о совсем недавнем прошлом великой страны.

Эх, хорошо в стране советской жить!

Сразу после окончания войны жизнь населения СССР начинает резко улучшаться. В 1946 году на 20% повышается зарплата рабочих и инженерно-технических работников (ИТР), работающих на предприятиях и стройках Урала, Сибири и Дальнего Востока. В том же году на 20% повышаются должностные оклады людей имеющих высшее и среднее специальное образование (ИТР, работники науки, образования и медицины). Поднимается значимость ученых степеней и званий. Зарплата профессора, доктора наук повышается с 1600 до 5000 рублей, доцента, кандидата наук — с 1200 до 3200 рублей, ректора вуза с 2500 до 8000 рублей. В научно-исследовательских институтах ученая степень кандидата наук стала добавлять к должностному окладу 1000 рублей, а доктора наук - 2500 рублей. В это же время зарплата союзного министра составляла 5000 рублей, а секретаря райкома партии - 1500 рублей. Сталин, как Председатель Совета Министров СССР, имел оклад 10 тысяч рублей. Ученые в СССР того времени имели и дополнитель-ные доходы, иногда превышающие зарплату в несколько раз. Поэтому они являлись наи-более богатой и одновременно наиболее уважаемой частью советского общества.

В декабре 1947 года происходит событие, которое по эмоциональному воздействию на людей было соизмеримо с окончанием войны. Как было сказано в Постановлении Совета Министров СССР и ЦК ВКП(б) № 4004 от 14 декабря 1947 года «… с 16 декабря 1947 года отменяется карточная система снабжения продовольственными и промышленными товарами, отменяются высокие цены по коммерческой торговле и вводятся единые сниженные государственные розничные цены на продовольствие и промтовары…» .

Карточная система, позволившая во время войны спасти от голодной смерти множество людей, после войны вызывала сильный психологический дискомфорт. Ассортимент про-до-вольственных товаров, которые продавались по карточкам, был крайне беден. Напри-мер, в булочных было лишь 2 сорта хлеба ржаной и пшеничный, которые продавались на развес в соответствии с нормой, указанной в отрезном талоне. Выбор других продоволь-ственных товаров также был невелик. В то же время в коммерческих магазинах было такое изобилие продуктов, которому могли бы позавидовать любые современные супер-мар-кеты. Но цены в этих магазинах были недоступны для большинства населения, и про-дук-ты там приобретались лишь для праздничного стола. После отмены карточной систе-мы все это изобилие оказалось в обычных гастрономах по вполне приемлемым ценам. Например, цена на пирожные, которые ранее продавались только в коммерческих мага-зин-ах, снизилась с 30 до 3 рублей. Более чем в 3 раза упали рыночные цены на продукты. Промышленные товары до отмены карточной системы продавались по специальным ордерам, наличие которых еще не означало доступность соответствующих товаров. После отмены карточек некоторое время сохранялся определенный дефицит промышленных товаров, но, насколько я помню, в 1951 году в Ленинграде этого дефицита уже не было.

1 марта 1949 - 1951 годов происходят дальнейшие снижения цен, в среднем на 20% в год. Каждое снижение воспринималось как всенародный праздник. Когда 1 марта 1952 года очередного снижения цен не произошло, у людей возникло чувство разочарования. Однако 1 апреля того же года снижение цен все же состоялось. Последнее снижение цен произошло уже после смерти Сталина 1 апреля 1953 года. За послевоенный период цены на продовольствие и наиболее ходовые промышленные товары снизились в среднем более чем в 2 раза. Итак, восемь послевоенных лет жизнь советского народа ежегодно заметно улучшалась. За всю известную историю человечества ни в одной стране похожих преце-дентов не наблюдалась.

Уровень жизни населения СССР в середине 50-х годов можно оценить, изучая материалы исследований бюджетов семей рабочих, служащих и колхозников, которые проводило Центральное Статистическое Управление (ЦСУ) СССР с 1935 по 1958 год (эти материалы, которые в СССР имели гриф «секретно», опубликованы на сайте istmat.info). Бюджеты изучались у семей, относящихся к 9 группам населения: колхозники, рабочие совхозов, рабочие промышленности, ИТР промышленности, служащие промышленности, учителя начальной школы, учителя средней школы, врачи и средний медперсонал. Наи-более обеспеченная часть населения, к которой относились работники предприятий обо-ронной промышленности, проектных организаций, научных учреждений, преподаватели вузов, работники артелей и военные, к сожалению, не попала в поле зрения ЦСУ.

Из перечисленных выше исследуемых групп наибольший доход был у врачей. На каждого члена их семей приходилось 800 рублей ежемесячного дохода. Из городского населения наименьший доход был у служащих промышленности - 525 рублей в месяц приходилось на каждого члена семьи. У сельского населения душевой ежемесячный доход составлял 350 рублей. При этом, если у рабочих совхозов этот доход был в явной денежной форме, то у колхозников он получался при расчете по государственным ценам стоимости собственных продуктов, потребляемых в семье.

Потребление продуктов находилось у всех групп населения, включая сельское, примерно на одном уровне 200-210 рублей в месяц на члена семьи. Лишь в семьях врачей стоимость продуктовой корзины достигала 250 рублей за счет большего потребления сливочного масла, мясных продуктов, яиц, рыбы и фруктов при сокращении хлеба и картофеля. Сельские жители потребляли больше всех хлеба, картофеля, яиц и молока, но значительно меньше сливочного масла, рыбы, сахара и кондитерских изделий. Следует заметить, что сумма 200 рублей, затрачиваемая на питание, не была напрямую связана с доходом семьи или ограниченным выбором продуктов, а определялась семейными тради-ци-ями. В моей семье, состоящей в 1955 году из четырех человек, включая двух школь-ни-ков, ежемесячный доход на человека составлял 1200 рублей. Выбор продуктов в Ленин-град-ских гастрономах был значительно шире, чем в современных супермаркетах. Тем не менее, расходы нашей семьи на еду, включая школьные завтраки и обеды в ведомствен-ных столовых у родителей, не превышали 800 рублей в месяц.

Очень дешевой была еда в ведомственных столовых. Обед в студенческой столовой, включающий суп с мясом, второе с мясом и компот или чай с пирожком, стоил около 2 рублей. Бесплатный хлеб всегда был на столах. Поэтому в дни перед выдачей стипендии некоторые студенты, живущие самостоятельно, покупали чай за 20 копеек и наедались хлебом с горчицей и чаем. Кстати, соль, перец и горчица, также всегда стояли на столах. Стипендия в институте, где я учился, начиная с 1955 года, составляла 290 рублей (при отличных оценках - 390 рублей). 40 рублей у иногородних студентов уходило на оплату общежития. Оставшихся 250 рублей (7500 современных рублей) вполне хватало на нормальную студенческую жизнь в большом городе. При этом, как правило, иногородние студенты не получали помощи из дома и не подрабатывали в свободное время.

Несколько слов о ленинградских гастрономах того времени. Наибольшим разно-обра-зи-ем отличался рыбный отдел. Несколько сортов красной и черной икры было выставлено в больших мисках. Полный ассортимент белой рыбы горячего и холодного копчения, крас-ная рыба от кеты до семги, копченые угри и маринованные миноги, селедка в банках и бочках. Живая рыба из рек и внутренних водоемов доставлялась сразу после вылова в специальных автоцистернах с надписью «рыба». Мороженой рыбы не было. Она появи-лась лишь в начале 60-х годов. Было множество рыбных консервов, из которых я помню бычки в томате, вездесущих крабов по 4 рубля за банку и любимый продукт студентов, живущих в общежитии - тресковую печень. Говядина и баранина делилась на четыре категории с различной ценой, в зависимости от части туши. В отделе полуфабрикатов были представлены лангеты, антрекоты, шницеля и эскалопы. Разнообразие колбас было существенно шире, чем сейчас, а их вкус я помню до сих пор. Сейчас лишь в Финляндии можно попробовать колбасу, напоминающую советскую из тех времен. Следует сказать, что вкус вареных колбас изменился уже в начале 60-х годов, когда Хрущев предписал добавлять в колбасы сою. Это предписание проигнорировали лишь в прибалтийских рес-пуб-ликах, где еще в 70-х годах можно было купить нормальную докторскую колбасу. Бананы, ананасы, манго, гранаты, апельсины продавались в крупных гастрономах или спе-ци-а-лизированных магазинах круглый год. Обычные овощи и фрукты нашей семьей приобретались на рынке, где небольшое повышение цены окупалось более высоким ка-чест-вом и возможностью выбора.

Так выглядели полки обычных советских гастрономов в 1953 году. После 1960 года такого уже не было.

Приведенный ниже плакат относится к довоенной поре, но банки с крабами были во всех советских магазинах и в пятидесятые годы.

В упоминавшихся выше материалах ЦСУ приводятся данные о потреблении в семьях рабочих продуктов питания в различных регионах РСФСР. Из двух десятков наименова-ний продуктов лишь для двух позиций имеется существенный разброс (более 20%) от сред-него уровня потребления. Сливочное масло, при среднем уровне потребления по стра-не в количестве 5.5 кг в год на одного человека, в Ленинграде потреблялось в количестве 10.8 кг, в Москве - 8.7 кг, а в Брянской области - 1.7 кг, в Липецкой - 2.2 кг. Во всех остальных областях РСФСР душевое потребление сливочного масла в семьях рабочих было выше 3 кг. Аналогичная картина и по колбасе. Средний уровень - 13 кг. В Москве - 28.7 кг, в Ленинграде - 24.4 кг, в Липецкой области - 4.4 кг, в Брянской - 4.7 кг, в остальных областях - более 7 кг. При этом доход в семьях рабочих в Москве и Ленинграде не отличался от среднего дохода по стране и составлял 7000 рублей в год на члена семьи. В 1957 году я побывал в приволжских городах: Рыбинск, Кострома, Ярославль. Ассортимент продовольственных товаров был ниже, чем в Ленинграде, но и сливочное масло и колбаса лежали на прилавках, а разнообразие рыбных продуктов, по-жа-луй, было даже выше, чем в Ленинграде. Таким образом, население СССР, по мень-шей мере, с 1950 года по 1959 год было полностью обеспечено продовольствием.

Ситуация с продовольствием кардинально ухудшается, начиная с 1960 года. Правда, в Ленинграде это было не очень заметно. Я могу вспомнить лишь исчезновение из продажи импортных фруктов, консервированной кукурузы и, что было более значимо для населе-ния, муки. При появлении муки в каком-либо магазине выстраивались громадные очереди, и в одни руки продавалось не более двух килограмм. Это были первые очереди, которые я видел в Ленинграде с конца 40-х годов. В менее крупных городах, по рассказам моих род-ст-вен-ников и знакомых, помимо муки из продажи исчезли: сливочное масло, мясо, колба-са, рыба (кроме небольшого набора консервов), яйца, крупы и макароны. Резко сократился ассортимент хлебобулочных изделий. Я сам наблюдал пустые полки в продовольственных магазинах Смоленска в 1964 году.

О жизни сельского населения я могу судить лишь по нескольким отрывочным впеча-тле-ниям (не считая бюджетных исследований ЦСУ СССР). В 1951, 1956 и 1962 годах я отдыхал летом на черноморском побережье Кавказа. В первом случае я ездил с родителя-ми, а затем — самостоятельно. В то время поезда имели продолжительные стоянки на стан-циях и даже небольших полустанках. В 50-х годах к поездам выходили местные жители с разнообразными продуктами, среди которых были: вареные, жареные и копченые куры, вареные яйца, домашние колбасы, горячие пирожки с разнообразными начинками, вклю-чая рыбу, мясо, печень, грибы. В 1962 году из еды к поездам выносили лишь горя-чую кар-тош-ку с солеными огурцами.

Летом 1957 года я входил в состав студенческой концертной бригады, организованной Ленинградским обкомом ВЛКСМ. На небольшой деревянной барже мы плыли вниз по течению Волги и давали концерты в прибрежных деревнях. Развлечений в то время в се-лах было немного, и потому на наши концерты в местные клубы приходили практиче-ски все жители. Ни по одежде, ни по выражению лиц они не отличались от городского насе-ле-ния. А ужины, которыми нас угощали после концерта, свидетельствовали, что про-блем с про-довольствием даже в небольших деревнях не было.

В начале 80-х годов я лечился в санатории, расположенном в Псковской области. Однажды я пошел в близлежащую деревню с целью попробовать деревенского молока. Встреченная мною словоохотливая старушка быстро развеяла мои надежды. Она рассказа-ла, что после хрущевского запрета 1959 года на содержание скота и урезания приуса-деб-ных участков деревня полностью обнищала, и предыдущие годы вспоминались как золо-той век. С тех пор мясо полностью исчезло из рациона деревенских жителей, а молоко лишь иногда выдавалось с колхозной фермы для маленьких детей. А раньше мяса было достаточно и для собственного потребления и для продажи на колхозном рынке, что и обеспечивало основной доход крестьянской семьи, а совсем не колхозные заработки. Замечу, что по статистике ЦСУ СССР в 1956 году каждый сельский житель РСФСР потре-блял более300 литровмолока в год, в то время как городские жители потребляли 80-90 литров. После 1959 года ЦСУ прекратило свои секретные бюджетные исследования.

Обеспеченность населения промышленными товарами в середине 50-х годов была достаточно высокой. Например, в рабочих семьях на каждого человека ежегодно приобреталось более 3 пар обуви. Качество и разнообразие потребительских товаров исключительно отечественного производства (одежда, обувь, посуда, игрушки, мебель и другие бытовые товары) было намного выше, чем в последующие годы. Дело в том, что основная часть этих товаров выпускалась не государственными предприятиями, а артелями. Причем продавалась продукция артелей в обычных государственных магазинах. Как только появлялись новые тенденции в моде, они мгновенно отслеживались, и уже через несколько месяцев модные товары появлялись в изобилии на полках магазинов. Например, в середине 50-х годов возникла молодежная мода на туфли с толстой каучуко-вой подошвой белого цвета в подражание крайне популярному в те годы исполнителю песен в стиле рок-н-ролл Элвису Пресли. Эти туфли отечественного производства я спо-кой-но приобрел в обычном универмаге осенью 1955 года наряду с другим модным пред-ме-том - галстуком с яркой цветной картинкой. Единственный товар, который не всегда можно было купить, это популярные грамзаписи. Тем не менее, у меня в 1955 году были пластинки, купленные в обычном магазине, почти всех популярных в то время американс-ких джазовых музыкантов и певцов, таких как Дюк Эллингтон, Бенни Гудман, Луи Арм-стронг, Элла Фитцжеральд, Глен Миллер. Лишь записи Элвиса Пресли, нелегально вы-пол-нен-ные на использованной рентгеновской пленке (как тогда говорили «на костях») приходилось покупать с рук. Я не помню в тот период импортных товаров. И одежда и обувь выпускались небольшими партиями и отличались широким разнообра-зием моделей. Кроме того, было широко распространено изготовление одежды и обуви по индивиду-аль-ным заказам в многочисленных швейных и трикотажных ателье, в обувных мастер-ских, вхо-дя-щих в состав промысловой кооперации. Немало было портных и сапож-ников, рабо-тав-ших индивидуально. Самым ходовым товаром в то время были ткани. Я до сих пор по-м--ню названия таких популярных в то время тканей как драп, шевиот, бостон, креп-де--шин.

С 1956 по 1960 годы проходил процесс ликвидации промысловой кооперации. Основная часть артелей стала государственными предприятиями, а остальные были закрыты или перешли на нелегальное положение. Индивидуальное производство по патентам также было запрещено. Резко сократилось производство практически всех товаров широкого потребления, как по объему, так и по ассортименту. Именно тогда по-яв-ляются импортные потребительские товары, которые сразу становятся дефицитны-ми, несмотря на более высокую цену при ограниченном ассортименте.

Проиллюстрировать жизнь населения СССР в 1955 году я могу на примере своей семьи. Семья состояла из 4-х человек. Отец, 50 лет, начальник отдела проектного институ-та. Мать, 45 лет, инженер-геолог Ленметростроя. Сын, 18 лет, выпускник средней школы. Сын, 10 лет, школьник. Доход семьи состоял из трех частей: должностной оклад (2200 рублей у отца и 1400 рублей у мамы), ежеквартальная премия за выполнение плана обычно 60% от оклада и отдельно премия за сверхплановые работы. Получала ли такую премию мама, я не знаю, а отец получал ее примерно раз в год, и в 1955 году эта премия составила 6000 рублей. В другие годы она имела примерно такую же величину. Я помню, как отец, получив эту премию, раскладывал множество сторублевых купюр на обеденном столе в виде карточного пасьянса, а затем мы устраивали праздничный ужин. В среднем ежемесячный доход нашей семьи составлял 4800 рублей или 1200 рублей на человека.

Из указанной суммы 550 рублей вычиталось на налоги, партийные и профсоюзные взносы. На питание уходило 800 рублей. 150 рублей тратилось на оплату жилья и коммунальные услуги (вода, отопление, электроэнергия, газ, телефон). 500 рублей расходовалось на одежду, обувь, транспорт, развлечения. Таким образом, регулярные ежемесячные расходы нашей семьи из 4 человек составляли 2000 рублей. Неизрасходованных денег оставалось 2800 рублей в месяц или 33600 рублей (миллион современных рублей) в год.

Доходы нашей семьи были ближе к среднему уровню, чем к верхнему. Так более высокие доходы были у работников частного сектора (артелей), которые составляли более 5% городского населения. Высокие зарплаты были у офицеров армии, МВД, МГБ. Например, обычный армейский лейтенант командир взвода имел ежемесячный доход в размере 2600—3600 рублей в зависимости от места и специфики службы. При этом доходы военных не облагались налогом. Для иллюстрации доходов работников оборонной промышленности приведу лишь пример хорошо мне знакомой молодой семьи, работав-шей в опытно-конструкторс-ком бюро министерства авиационной промышлен-нос-ти. Муж, 25 лет, старший инженер с окладом 1400 рублей и ежемесячным доходом с уче-том различных премий и командировочных 2500 рублей. Жена, 24 года, старший техник с окладом 900 рублей и ежемесячным доходом 1500 рублей. В целом ежемесячный доход семьи из двух человек составлял 4000 рублей. В год оставалось около 15 тысяч рублей не-израсходованных денег. Полагаю, что значительная часть городских семей имела воз-мож-ность ежегодно откладывать 5 — 10 тысяч рублей (150 - 300 тысяч современных рублей).

Из дорогостоящих товаров следует выделить автомобили. Ассортимент автомобилей был невелик, но проблем с их приобретением не было. В Ленинграде в большом универмаге «Апраксин двор» находился автомобильный салон. Я помню, что в 1955 году там были выставлены для свободной продажи автомобили: Москвич-400 за 9000 рублей (эконом класс), Победа за 16000 рублей (бизнес класс) и ЗИМ (впоследствии Чайка) за 40000 рублей (представительский класс). Наших семейных сбережений было достаточно для приобретения любого из перечисленных выше автомобилей, включая ЗИМ. А автомобиль Москвич вообще был доступен для большинства населения. Тем не менее, реального спроса на автомобили не было. В то время автомобили рассматривались как дорогостоящие игрушки, создающие массу проблем по содержанию и обслуживанию. У моего дяди был автомобиль Москвич, на котором он всего несколько раз в год выезжал за город. Приобрел этот автомобиль дядя еще в 1949 году только потому, что во дворе своего дома в помещении бывших конюшен он мог обустроить гараж. Отцу на работе предлагали купить списанный американский Виллис, военный внедорожник того времени, всего за 1500 рублей. Отец отказался от машины, так как держать ее было негде.

Для советских людей послевоенной поры было характерно стремление иметь как можно больший денежный запас. Они хорошо помнили, что в годы войны деньги могли спасти жизнь. В самый трудный период жизни блокадного Ленинграда функционировал рынок, где можно было купить или обменять на вещи любое продовольствие. В ленин-град-ских записках моего отца, датированных декабрем 1941 года, указывались такие цены и вещевые эквиваленты на этом рынке:1 кгмуки = 500 рублей = валенки,2 кгмуки = кА-ра-кулевая шуба,3 кгмуки = золотые часы. Однако похожая ситуация с продовольст-ви-ем была не только в Ленинграде. Зимой 1941—1942 годов небольшие провинциальные го-ро-да, где не было военной промышленности, вообще не снабжались продовольствием. Населе-ние этих городов выживало лишь за счет обмена бытовых товаров на продукты с жителя-ми окрестных деревень. Моя мама в это время работала учителем младших классов в старин-ном русском городе Белозерск, на своей родине. Как впоследствии она расска-зывала, к февралю 1942 года умерло от голода более половины ее учеников. Мы с мамой выжили только потому, что в нашем доме еще с дореволюционных времен было довольно много вещей, которые ценились на селе. Но бабушка моей мамы также умерла от голода в феврале 1942 года, поскольку оставляла свою еду для внучки и четырехлетнего правнука. Единственное мое яркое воспоминание той поры - новогодний подарок от мамы. Это был кусок черного хлеба, слегка посыпанный сахарным песком, который мама называла пи-рож-ным. Настоящее пирожное я попробовал лишь в декабре 1947, когда неожиданно стал богатеньким Буратино. В моей детской копилке оказалось более 20 рублей мелочи, а мо-не-ты сохранялись и после денежной реформы. Лишь с февраля 1944 года, когда после сня-тия блокады мы вернулись в Ленинград, я перестал испытывать непрерывное чувство голода. К середине 60-х годов сгладилась память об ужасах войны, в жизнь вступило но-вое поколение, не стремившееся откладывать деньги про запас, и автомашины, к тому вре-ме-ни подорожавшие в 3 раза, стали дефицитом, как и многие другие товары. :

После прекращения 15-летних экспериментов по созданию новой эстетики и новых форм общежития в СССР с начала 1930-х на два с лишним десятилетия установилась атмосфера консервативного традиционализма. Сначала это был "сталинский классицизм", который после войны перерос в "сталинский ампир", с тяжелыми, монументальными формами, мотивы которых брались нередко даже из древнеримского зодчества. Всё это очень наглядно проявилось не только в архитектуре, но и в интерьере жилых помещений.
Какими были квартиры 50-х многие хорошо представляют по фильмам или по собственным воспоминаниям (у бабушек и дедушек такие интерьеры нередко сохранялись до конца века).
Прежде всего, это шикарная дубовая мебель, рассчитанная служить нескольким поколениям.

"В новой квартире" (снимок из журнала "Советский Союз" 1954 г.):

О, этот буфет мне прекрасно знаком! Хотя на снимке явно не рядовая квартира, такие буфеты были у многих обычных советских семей, включая моих бабушку и дедушку.
Те, кто был побогаче, забивали коллекционным фарфором ленинградской фабрики (которому теперь нет цены).
В главной комнате чаще весел абажур, роскошная люстра на снимке выдаёт довольно высокое социальное положение хозяев.

Второй снимок показывает квартиру представителя советской элиты - лауреата Нобелевской премии академика Н..Н. Семёнова, 1957 год:

Высокое разрешение
В таких семьях уже старались воспроизвести атмосферу дореволюционной гостиной с фортепьяно.
На полу - дубовый лакированный паркет, палас.
Слева, кажется, виден краешек телевизора.

"Деда", 1954 г.:

Очень характерный абажур и кружевная скатерть на круглом столе.

В новом доме на Боровском шоссе, 1955 г.:

Высокое разрешение
1955-й был переломным годом, поскольку именно в этот год принято постановление об индустриальном домостроении, положившее начало эпохе хрущёвок. Но в 1955-м строили ещё "маленковки" с последними намёками на добротность и архитектурную эстетику "сталинок".
В этой новой квартире интерьеры ещё дохрущёвские, с высокими потолками и солидной мебелью. Обратите внимание на любов к круглым (раздвижным) столам, которые потом почему-то станут у нас редкостью.
Книжный шкаф на почётном месте - также очень типичная черта советского домашнего интерьера, как ни как, "самая читающая страна в мире". Была.

Никелированная кровать почему-то соседствует с круглым столом, которому место в гостиной.

Интерьеры в новой квартире в сталинской высотке на снимке того же Наума Грановского, 1950-е:

Для контраста фото Д. Бальтерманца 1951 г.:

Ленин в красном углу вместо иконы в крестьянской избе.

В конце 1950-х начнётся новая эра. Миллионы людей начнут переселятся в свои индивидуальные, пусть и совсем крохотные, квартиры хрущовок. Там будет уже совсем другая мебель.

История России. XX век Боханов Александр Николаевич

§ 4. Жизнь после войны: ожидания и реальность

«Весной сорок пятого люди - не без основания - считали себя гигантами», - делился своими ощущениями Э. Казакевич. С этим настроением фронтовики вошли в мирную жизнь, оставив - как им тогда казалось - за порогом войны самое страшное и тяжелое. Однако действительность оказалась сложнее, совсем не такой, какой она виделась из окопа. «В армии мы часто говорили о том, что будет после войны, - вспоминал журналист Б. Галин, - как мы будем жить на другой день после победы, - и чем ближе было окончание войны, тем больше мы об этом думали, и многое нам рисовалось в радужном свете. Мы не всегда представляли себе размер разрушений, масштабы работ, которые придется провести, чтобы залечить нанесенные немцами раны». «Жизнь после войны казалась праздником, для начала которого нужно только одно - последний выстрел», - как бы продолжал эту мысль К. Симонов. Иных представлений трудно было ждать от людей, четыре года находившихся под психологическим прессом чрезвычайной военной обстановки, сплошь и рядом состоявшей из нестандартных ситуаций. Вполне понятно, что «нормальная жизнь, где можно «просто жить», не подвергаясь ежеминутной опасности, в военное время виделась как подарок судьбы. Война в сознании людей - фронтовиков и тех, кто находился в тылу, привнесла переоценку и довоенного периода, до известной степени идеализировав его. Испытав на себе лишения военных лет, люди - часто подсознательно - скорректировали и память о прошедшем мирном времени, сохранив хорошее и забыв о плохом. Желание вернуть утраченное подсказывало самый простой ответ на вопрос «как жить после войны?» - «как до войны».

«Жизнь-праздник», «жизнь-сказка» - с помощью этого образа в массовом сознании моделировалась и особая концепция послевоенной жизни - без противоречий, без напряжения, стимулом развития которой был фактически только один фактор - надежда. И такая жизнь существовала, но только в кино и книгах. Интересный факт: за время войны и в первые послевоенные годы в библиотеках отмечался рост спроса на литературу приключенческого жанра и даже сказки. С одной стороны, подобный интерес объясняется изменением возрастного состава работающих и пользующихся библиотеками; за время войны на производство пришли подростки (на отдельных предприятиях они составляли от 50 до 70 % занятых). После войны читательскую аудиторию библиотеки приключений пополнили молодые фронтовики, процесс интеллектуального роста которых прервала война и которые в силу этого после фронта вернулись к юношескому кругу чтения. Но есть и другая сторона этого вопроса: рост интереса к такого рода литературе и кинематографу был своеобразной реакцией отторжения той жестокой реальности, которую несла с собой война. Нужна была компенсация психологическим перегрузкам. Поэтому еще на войне можно было наблюдать, свидетельствует, например, фронтовик М. Абдулин, - «страшную жажду всего, что не связано с войной. Нравился немудрящий фильм с танцами и весельем, приезд артистов на фронт, юмор». Жажда мира, подкрепленная верой, что жизнь после войны быстро будет меняться к лучшему, сохранялась на протяжении трех - пяти послепобедных лет.

Огромным успехом у зрителей пользовался фильм «Кубанские казаки» - самый популярный из всех послевоенных кинолент. Сейчас он подвергается резкой и во многом справедливой критике за несоответствие реальности. Но критика подчас забывает, что у фильма «Кубанские казаки» есть своя правда, что этот фильм-сказка несет весьма серьезную информацию ментального характера, передающую дух того времени. Журналист Т. Архангельская вспоминает интервью с одной из участниц съемок фильма; она рассказала, как голодны были эти нарядные парни и девушки, на экране весело рассматривавшие муляжи фруктов, изобилие из папье-маше, а потом добавила: «Мы верили, что так и будет и что всего много будет - и велосипедов, и седел, и чего захочешь. И нам так нужно было, чтобы все было нарядно и чтобы песни пели».

Надежда на лучшее и питаемый ею оптимизм задавали ударный ритм началу послевоенной жизни, создавая особую - послепобедную - общественную атмосферу. «Все мое поколение, за исключением разве некоторых, переживало… трудности, - вспоминал то время известный строитель В.П. Сериков. - Но духом не падали. Главное - война была позади… Была радость труда, победы, дух соревнования». Эмоциональный подъем народа, стремление приблизить своим трудом по-настоящему мирную жизнь позволили довольно быстро решить основные задачи восстановления. Однако этот настрой, несмотря на его огромную созидательную силу, нес в себе и тенденцию иного рода: психологическая установка на относительно безболезненный переход к миру («Самое тяжелое - позади!»), восприятие этого процесса как в общем непротиворечивого, чем дальше, тем больше вступали в конфликт с реальной действительностью, которая не спешила превращаться в «жизнь-сказку».

Проводимые в 1945–1946 гг. инспекторские поездки ЦК ВКП(б) зафиксировали целый ряд «ненормальностей» в материально-бытовых условиях жизни людей, прежде всего жителей промышленных городов и рабочих поселков. В декабре 1945 г. группа Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) провела такое инспектирование предприятий угольной промышленности Щекинского района Тульской области. Результаты обследования оказались весьма неутешительными. Условия жизни рабочих были признаны «очень тяжелыми», особенно плохо жили репатриированные и мобилизованные рабочие. Многие из них не имели нательного белья, а если оно было, то ветхое и грязное. Рабочие месяцами не получали мыла, в общежитиях - большая теснота и скученность, рабочие спали на деревянных топчанах или двухъярусных нарах (за эти топчаны администрация вычитала 48 руб. из ежемесячного заработка рабочих, что составляло его десятую часть). Рабочие получали в день 1200 г хлеба, однако несмотря на достаточность нормы, хлеб был плохого качества: не хватало масла и поэтому хлебные формы смазывали нефтепродуктами.

Многочисленные сигналы с мест свидетельствовали о том, что факты подобного рода не единичны. Группы рабочих из Пензы и Кузнецка обращались с письмами к В.М. Молотову, М.И. Калинину, А.И. Микояну, в которых содержались жалобы на тяжелые материально-бытовые условия, отсутствие большинства необходимых продуктов и товаров. По этим письмам из Москвы выезжала бригада Наркомата, признавшая по результатам проверки жалобы рабочих обоснованными. В Нижнем Ломове Пензенской области рабочие завода № 255 выступали против задержки хлебных карточек, а рабочие фанерного завода и спичечной фабрики жаловались на длительные задержки заработной платы. Тяжелые условия труда после окончания войны сохранялись на реконструируемых предприятиях: приходилось работать и под открытым небом, и, если дело было зимой, по колено в снегу. Помещения часто не освещались и не отапливались. В зимнее время положение усугублялось еще и тем, что людям часто нечего было надеть. По этой причине, например, секретари ряда обкомов Сибири обратились в ЦК ВКП(б) с беспрецедентной просьбой: разрешить им не проводить 7 ноября 1946 г. демонстрацию трудящихся, мотивируя свою просьбу тем, что «население недостаточно обеспечено одеждой».

Сложная ситуация складывалась после войны и в деревне. Если город не так страдал от недостатка рабочих рук (там главная проблема заключалась в налаживании труда и быта уже имеющихся рабочих), то колхозная деревня помимо материальных лишений испытывала острый недостаток в людях. Все наличное население колхозов (с учетом возвратившихся по демобилизации) к концу 1945 г. уменьшилось на 15 % по сравнению с 1940 г., а число трудоспособных - на 32,5 %. Особенно заметно сократилось количество трудоспособных мужчин (из 16,9 млн. в 1940 г. их к началу 1946 г. осталось 6,5 млн.). По сравнению с предвоенным временем понизился и уровень материальной обеспеченности колхозников: если в 1940 г. для распределения по трудодням выделялось в среднем по стране около 20 % зерновых и более 40 % денежных доходов колхозов, то в 1945 г. эти показатели сократились соответственно до 14 и 29 %. Оплата в ряде хозяйств выглядела чисто символической, а значит, колхозники, как и до войны, нередко работали «за палочки». Настоящим бедствием для деревни стала засуха 1946 г., охватившая большую часть европейской территории России, Украину, Молдавию. Правительство использовало засуху для применения жестких мер продразверстки, заставляя колхозы и совхозы сдавать государству 52 % урожая, т. е. больше, чем в годы войны. Изымалось семенное и продовольственное зерно, включая предназначенное к выдаче по трудодням. Собранный таким образом хлеб направлялся в города, жители деревни в областях, пострадавших от неурожая, были обречены на массовый голод. Точных данных о количестве жертв голода 1946–1947 гг. нет, поскольку медицинская статистика тщательно скрывала истинную причину возросшей за это время смертности (например, вместо дистрофии ставились другие диагнозы). Особенно высока была детская смертность. В охваченных голодом районах РСФСР, Украины, Молдавии, население которых насчитывало примерно 20 млн. человек, в 1947 г. по сравнению с 1946 г. за счет бегства в другие места и роста смертности произошло его сокращение на 5–6 млн. человек, из них жертвы голода и связанных с ним эпидемией составили, по некоторым расчетам, около 1 млн. человек, в основном сельского населения. Последствия не замедлили сказаться на настроениях колхозников.

«На протяжении 1945–1946 гг. я очень близко столкнулся, изучил жизнь ряда колхозников Брянской и Смоленской областей. То, что я увидел, заставило меня обратиться к Вам, как к секретарю ЦК ВКП(б), - так начал свое письмо, адресованное Г.М. Маленкову, слушатель Смоленского военно-политического училища Н.М. Меньшиков. - Как коммунисту мне больно выслушивать от колхозников такой вопрос: «Не знаете, скоро ль распустят колхозы?». Свой вопрос, как правило, они мотивируют тем, что «жить так нет сил дальше». И действительно, жизнь в некоторых колхозах невыносимо плохая. Так, в колхозе «Новая жизнь» (Брянск, обл.) почти половина колхозников уже по 2–3 месяца не имеют хлеба, у части нет и картошки. Не лучше положение и в половине других колхозов района. Это присуще не только для этого района».

«Изучение положения дел на местах показывает, - шел аналогичный сигнал из Молдавии, - что голод охватывает все большее количество сельского населения… Необычайно высокий рост смертности, даже по сравнению с 1945 г., когда была эпидемия тифа. Основной причиной высокой смертности является дистрофия. Крестьяне большинства районов Молдавии употребляют в пищу различные недоброкачественные суррогаты, а также трупы павших животных. За последнее время имеются случаи людоедства… Среди населения распространяются эмигрантские настроения».

В 1946 г. произошло несколько заметных событий, так или иначе растревоживших общественную атмосферу. Вопреки достаточно распространенному суждению, что в тот период общественное мнение было исключительно молчаливым, действительные свидетельства говорят о том, что это утверждение не вполне справедливо. В конце 1945 г. - начале 1946 г. проходила кампания по выборам в Верховный Совет СССР, которые состоялись в феврале 1946 г. Как и следовало ожидать, на официальных собраниях люди в основном высказывались «за» выборы, безусловно поддерживая политику партии и ее руководителей. Как и раньше, на избирательных бюллетенях в день выборов можно было встретить здравицы в честь Сталина и других членов правительства. Но наряду с этим встречались суждения совершенно противоположного толка.

Вопреки официальной пропаганде, подчеркивающей демократический характер выборов, люди говорили о другом: «Государство напрасно тратит средства на выборы, все равно оно проведет тех, кого захочет»; «Все равно по-нашему не будет, они что напишут, за то и голосуют»; «У нас слишком много средств и энергии тратится на подготовку к выборам в Верховный Совет, а сущность сводится к простой формальности - оформлению заранее намеченного кандидата»; «Предстоящие выборы нам ничего не дадут, вот если бы они проводились, как в других странах, то это было бы другое дело»; «В избирательный бюллетень включают только одну кандидатуру, это нарушение демократии, так как при желании голосовать за другого, все равно будет избран указанный в бюллетене».

В народе по поводу выборов распространялись слухи, причем самые разные. Например, в Воронеже ходили разговоры: списки избирателей проверяются для того, чтобы выявить неработающих для посылки в колхозы. Люди закрывали свои квартиры и уходили из дома, чтобы не попасть в эти списки. В то же время за уклонение от выборов полагались специальные санкции; в высказываниях некоторых людей прочитывается прямое осуждение такого рода «палочной демократии»: «Выборы проводятся неверно, дается один кандидат на выборный район, а избирательный бюллетень контролируется каким-то особым способом. В случае нежелания голосовать за определенного кандидата, зачеркнуть нельзя, это будет известно НКВД и отправят куда следует»; «У нас в стране нет никакой свободы слова, если я сегодня что-нибудь скажу о недостатках в работе советских органов, то меня завтра же посадят в тюрьму».

Невозможность высказать открыто свою точку зрения, не опасаясь при этом санкций властей, рождала апатию, а вместе с ней субъективное отчуждение от властей: «Кому нужно, тот пусть и выбирает, и изучает эти законы (имеются в виду законы о выборах. - Е.З.), а нам и так все это надоело, выберут и без нас»; «Выбирать я не собираюсь и не буду. Я от этой власти ничего хорошего не видел. Коммунисты сами себя назначили, пусть они и выбирают».

В ходе обсуждения и разговоров люди высказывали сомнения в целесообразности и своевременности проведения выборов, на которые затрачивались большие средства, в то время как тысячи людей находились на грани голода: «О неубранном на полях хлебе не заботятся, а уже начали «звонить» о перевыборах правительства. Пользы от этого никому нет»; «Чем заниматься бездельем, они лучше накормили бы народ, а выборами не накормишь»; «Выбирают-то они хорошо, а вот хлеба в колхозах не дают».

Сильным катализатором роста недовольства была дестабилизация общей экономической ситуации, прежде всего ситуации на потребительском рынке, идущей еще со времен войны, но в то же время имеющей и послевоенные причины. Последствия засухи 1946 г. ограничили объем товарной массы хлеба. Однако и без того тяжелое положение с продовольствием усугубилось из-за проведенного в сентябре 1946 г. повышения пайковых цен, т. е. цен на товары, распределяемые по карточкам. Одновременно сокращался контингент населения, охваченного карточной системой: численность снабжаемого населения, проживающего в сельской местности, с 27 млн. человек была сокращена до 4 млн., в городах и рабочих поселках с пайкового снабжения хлебом были сняты 3,5 млн. неработающих взрослых иждивенцев и 500 тыс. карточек уничтожилось за счет упорядочения карточной системы и ликвидации злоупотреблений. Всего расход хлеба по пайковому снабжению был сокращен на 30 %.

В результате подобных мер были снижены не только возможности гарантированного снабжения людей основными продуктами питания (прежде всего хлебом), но и возможности приобретения продовольственных товаров на рынке, где цены быстро поползли вверх (особенно на хлеб, картофель овощи). Возросли масштабы спекуляции хлебом. В ряде мест дело доходило до открытого выражения протеста. Наиболее болезненно известие о повышении пайковых цен встретили низкооплачиваемые и многодетные рабочие, женщины, потерявшие мужей на фронте: «Питание обходится дорого, а семья из пяти человек. Семье денег не хватает. Ждали, будет лучше, а теперь опять трудности, да когда же мы их переживем?»; «Как пережить трудности, когда не хватает денег на то, чтобы выкупить хлеб?»; «От продуктов придется или отказаться, или выкупать их на какие-то другие средства, о покупке одежды нечего и думать»; «Раньше мне было тяжело, но я имела надежду на продкарточки с низкими ценами, теперь и последняя надежда пропала и мне придется голодать».

Еще более откровенными были разговоры в очередях за хлебом: «Нужно теперь больше воровать, иначе не проживешь»; «Новая комедия - зарплату повысили на 100 рублей, а цены на продукты повысили в три раза. Сделали так, чтобы выгодно было не рабочим, а правительству»; «Мужей и сыновей убили, а нам вместо облегчения повысили цены»; «С окончанием войны ждали улучшения положения и дождались улучшения, сейчас стало жить труднее, чем в годы войны».

Обращает на себя внимание непритязательность желаний людей, требующих всего лишь установления прожиточного минимума и ничего сверх того. Мечты военных лет о том, что после войны «всего будет много», наступит счастливая жизнь, начали довольно быстро приземляться, девальвироваться, а набор благ, входящих в «предел мечтаний», оскудел настолько, что зарплата, дающая возможность прокормить семью, и комната в коммунальной квартире уже считались подарком судьбы. Но миф о «жизни-сказке», живущий в обыденном сознании и, кстати, поддерживаемый мажорным тоном всей официальной пропаганды, любые трудности преподносящей как «временные», часто мешал адекватному осознанию причинно-следственных связей в цепи волнующих людей событий. Поэтому, не находя видимых причин для объяснения «временных» трудностей, которые попадали бы под категорию объективных, люди искали их в привычных чрезвычайных обстоятельствах. Выбор и здесь был не слишком широк, все трудности послевоенного времени объяснялись последствиями войны. Неудивительно, что осложнение ситуации внутри страны тоже связывалось в массовом сознании с фактором войны - теперь уже будущей. На собраниях часто звучали вопросы: «Будет ли война?», «Не вызвано ли повышение цен сложной международной обстановкой?». Некоторые высказывались и более категорично: «Настал конец мирной жизни, надвигается война вот и цены повысили. От нас это скрывают, а мы-то ведь разбираемся. Перед войной всегда цены повышают». Что касается слухов, то здесь народная фантазия вообще не знала границ: «Америка порвала мирный договор с Россией, скоро будет война. Говорят, что в город Симферополь доставили уже эшелоны с ранеными»; «Я слыхал, что война идет уже в Китае и в Греции, куда вмешались Америка и Англия. Не сегодня-завтра нападут и на Советский Союз».

Война в народном сознании еще долго будет восприниматься как главное мерило трудностей жизни, а приговорка «только бы не было войны» - служить надежным оправданием всех лишений послевоенного времени, которым, кроме нее, не было уже никаких разумных объяснений. После того как мир переступил черту «холодной войны», эти настроения только усилились; они могли держаться под спудом, но при малейшей опасности или намеке на опасность сразу давали себя знать. Например, уже в 1950 г. во время войны в Корее активизировались панические настроения среди жителей Приморского края, которые посчитали, что раз поблизости идет война, значит, она не минует границ СССР. В результате из магазинов стали исчезать товары первой необходимости (спички, соль, мыло, керосин и др.): население создавало долговременные «военные» запасы.

Одни видели причину повышения пайковых цен осенью 1946 г. в приближении новой войны, другие считали подобное решение несправедливым по отношению к итогам войны прошедшей, по отношению к фронтовикам и их семьям, пережившим тяжелое время и имеющих право на нечто большее, чем полуголодное существование. Во многих высказываниях на этот счет нетрудно заметить и чувство оскорбленного достоинства победителей, и горькую иронию обманутых надежд: «Жизнь-то краше становится, веселее. На сто рублей зарплату увеличили, а 600 отняли. Довоевались, победители!»; «Ну, вот и дожили. Это называется забота о материальных нуждах трудящихся в четвертую сталинскую пятилетку. Теперь понятно нам, почему по этому вопросу собрания не проводят. Бунты будут, восстания, и рабочие скажут: «За что воевали?».

Однако, несмотря на наличие весьма решительных настроений, на тот момент времени они не стали преобладающими: слишком сильной оказалась тяга к мирной жизни, слишком серьезной усталость от борьбы, в какой бы то ни было форме, слишком велико было стремление освободиться от экстремальности и связанных с ней резких поступков. Кроме того, несмотря на скепсис некоторых людей, большинство продолжали доверять руководству страны, верить, что оно действует во имя народного блага. Поэтому трудности, в том числе и те, что принес с собой продовольственный кризис 1946 г., чаще всего, если судить по отзывам, воспринимались современниками как неизбежные и когда-нибудь преодолимые. Достаточно типичными были высказывания вроде следующих: «Хотя и трудно будет жить низкооплачиваемым рабочим, но наше правительство, партия никогда ничего плохого для рабочего класса не делали»; «Мы вышли победителями из войны, окончившейся год тому назад. Война принесла большие разрушения и жизнь не может сразу войти в нормальные рамки. Наша задача - понять проводимые мероприятия Совета Министров СССР и поддержать его»; «Мы верим, что партия и правительство хорошо продумали проводимое мероприятие, с тем чтобы быстрее ликвидировать временные трудности. Мы верили партии, когда под ее руководством боролись за Советскую власть, верим и теперь, что проводимое мероприятие временное…»

Обращает на себя внимание мотивировка негативных и «одобрительных» настроений: первые опираются на реальное положение вещей, вторые же идут исключительно от веры в справедливость руководства, которое «никогда ничего плохого для рабочего класса не делало». Можно определенно утверждать, что политика верхов первых послевоенных лет строилась исключительно на кредите доверия со стороны народа, который после войны был достаточно высок. С одной стороны, использование этого кредита позволило руководству стабилизировать со временем послевоенную ситуацию и в целом обеспечить переход страны от состояния войны к состоянию мира. Но с другой стороны, доверие народа к высшему руководству дало возможность последнему оттянуть решение жизненно важных реформ, а впоследствии фактически блокировать тенденцию демократического обновления общества.

Валерий Данилов Сталинская стратегия начала войны: планы и реальность Политический спор об ответственности за начало германо-советской войны разгорелся с первых ее часов. Обе противоборствующие стороны дали свои толкования происшедшего в правительственных